|
|
|
|
- -
Ее мозг тревожно заносил ее в сторону.
Она снова была в Барренсе с Биллом, Ричи, Эдди и другими. Там, в Барренсе,
была черная, липкая, вязкая грязь, как на папиных ботинках, там, в
болотистом месте, где штуковина, которую Ричи называл бамбуком, стояла
скелетообразной белой рощицей. Когда дул ветер, стебли глухо ударялись друг
о друга, производя звук, похожий на шаманские бараоаны, но разве ее отец был
там, в Барренсе? Разве отец...
ШЛЕП!
Его рука широко размахнулась и ударила ее по лицу. Ее голова с глухим
стуком ударилась о стену. Он заложил большие пальцы за ремень и смотрел на
нее с выражением мертвого отвлеченного любопытства. Она почувствовала, как
теплая струйка крови потекла из левого уголка ее нижней губы.
- Я увидел, что ты становишься взрослой, - сказал он, и она подумала,
что он еще что-то скажет, но на этот раз это оказалось все.
- Папа, о чем ты говоришь? - спросила она тихим дрожащим голосом.
- Если ты соврешь мне, я тебя изобью до смерти, Бевви, - сказал он, и
она с ужасом заметила, что он не смотрит на нее, он смотрел на картину
"Конюх и Иве" над ее головой на стене над диваном. Сознание опять отвлекло
ее кудато в сторону, и теперь ей было четыре года, она сидела в ванночке со
своей голубой пластмассовой лодочкой и мылом "Попи", ее отец, такой большой
и такой любимый, стоял около нее на коленях, одетый в серые саржевые брюки и
полосатую футболку, с мочалкой в одной руке и стаканом апельсиновой содовой
в другой, намыливая ее спину и приговаривая: "Дай мне посмотреть на эти
ушки, Бевви, твоей мамочке нужна картошечка на ужин". И она могла слышать,
как ее маленькое "я" хохочет, глядя на его слегка сероватое лицо, которое,
как она тогда думала, должно быть вечным.
- Я не буду врать, папа, - сказала она, - что случилось?
Он заколыхался у нее перед глазами, так как подошли слезы.
- Ты была там, в Баррецсе, с шайкой парней?
Ее сердце забилось, глаза снова опустились на запачканные грязью
ботинки. Той черной, цепкой грязью. Если в нее глубоко вступить, она засосет
ботинок... и Ричи, и Билл считали, что, если так идти, то болото засосет.
- Я играла там в кувыр...
Шлеп! - рука, покрытая твердыми мозолями, снова размахнулась. Она
закричала от испуга, обиды и боли. Ее пугал этот взгляд, он никога так на
нее не смотрел. Что-то с ним случилось. Он становился страшным... Что, если
он замыслил убить ее? Что, если...
(о, Беверли, остановись, он твой ОТЕЦ, и ОТЦЫ не убивают ДОЧЕРЕЙ)
...он потерял контроль над собой, а? Что, если...
- Что ты позволила им сделать с тобой?
- Сделать? Что... - она не имела представления, что он имел в виду.
- Снимай штаны.
Ее недоумение возросло. То, что он говорил, казалось, не вязалось одно
с другим.
- Что? Почему!?
Его рука поднялась - она отклонилась назад.
- Сними их, Бевви. Я хочу посмотреть, невинна ли ты.
Теперь был новый образ, безумнее, чем предыдущие: она видела, как она
стягивает джинсы, и одна нога высвобождается из них. Отец с ремнем гонял ее
по комнате, когда она пыталась прыгать от него на одной ноге, и кричал: Я
знал, что ты невинна! Я знал это!
- Папа, я не знаю, что...
Его рука опустилась, теперь не ударяя, а сжимая, стискивая. Она со
страшной силой сдавила ее плечо. Бев закричала. Он ее дернул, и в первый раз
посмотрел прямо в ее глаза. Она снова закричала - от того, что она увидела
там. Там не было... ничего. Ее отца не было. И Беверли вдруг поняла, что она
одна в квартире с Ним, одна с Ним в это сонное августовское утро. Здесь не
было того густого, насыщенного ощущения силы и неприкрытого зла, которое она
чувствовала в доме на Нейболт-стрит полторы недели тому назад,
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>>
- -
|
|
