|
|
|
|
- -
его
школьным дежурным, становясь Джоном Сильвером, или Тарзаном, или Филиппом
Кентом... мальчиком с расширенными от волнения глазами, который
превращался во всех этих людей поздно ночью под одеялом, освещая фонариком
книжную страницу, едва ощущая запах своих собственных газов. Теперь этот
мальчик забрался вверх ногами на дно своего спального мешка с дневником
Фрэнни и фонариком.
Когда он осветил первую страницу, наступил краткий миг просветления.
В этот краткий миг часть его сознания закричала: "Гарольд! Прекрати!"
Голос был таким повелительным, что он задрожал с головы до ног. И в этот
миг он почувствовал что _м_о_ж_е_т_ остановиться, положить дневник на
место, отказаться от нее, предоставить их самим себе, чтобы не случилось
что-то ужасное и неисправимое. В этот миг казалось, что он может
отодвинуть от себя это горькое питье, выплеснуть его из чаши и наполнить
ее тем, что для него найдется в этом мире. "Откажись, Гарольд", - умолял
его этот голос, но, похоже, было уже слишком поздно.
В шестнадцатилетнем возрасте он отказался от Берроуза, Стивенсона и
Роберта Ховарда ради других фантазий, фантазий, которые он одновременно
горячо любил и ненавидел - не о ракетах и не о пиратах, а о девушках,
опускавшихся перед ним на колени в своих шелковых прозрачных ночных
рубашках, в то время как он, Гарольд Великий, абсолютно голый, сидел,
развалясь на своем троне, готовый в любой момент отхлестать их небольшими
бичами или тростями с серебряными набалдашниками. Это были горькие
фантазии, в которых принимала участие каждая симпатичная девушка из
оганквитской средней школы. Эти сны наяву всегда заканчивались
семяизвержением, которое приносило больше страданий, чем удовольствия. А
потом он спал, и сперма коркой засыхала у него на животе. У каждой
дворняжки есть свой день.
И теперь они вновь были с ним, эти горькие фантазии, эти старые
обиды, чьи зубы никогда не затупятся.
Он снова начал читать.
В четыре часа утра он положил дневник Фрэн на прежнее место. Он не
принимал никаких особых предосторожностей. Если она проснется, - подумал
он холодно, - он просто убьет ее и убежит. Куда? На запад. Но он не
остановится в Небраске и даже в Колорадо, о нет.
Она не проснулась.
Он вернулся к своему спальному мешку и ожесточенно занялся
мастурбацией. Потом он уснул, но сон его был неглубоким. Ему снилось, что
он умирает на крутом скалистом склоне. Высоко над ним, паря в восходящих
потоках теплого ночного воздуха, летали стервятники в ожидании поживы. Не
было ни звезд, ни луны...
А потом в темноте раскрылся ужасный красный Глаз: хитрый, жуткий.
Глаз вселял в него ужас, но в то же время не отпускал от себя.
Глаз манил его.
На запад - туда, где собирались тени, исполняя свою сумрачную пляску
смерти.
В тот вечер они разбили лагерь к западу от Джойлета, Иллинойс. Они
пили пиво, разговаривали, смеялись. У всех было такое чувство, что самое
худшее осталось позади, в Индиане. Особенно все обратили внимание на
Гарольда, который был весел, как никогда.
- Знаешь, Гарольд, - сказала Фрэнни поздно вечером, когда компания
уже начала разбредаться, - по-моему, я никогда не видела тебя в таком
хорошем настроении. Что с тобой?
Он весело подмигнул ей.
- У каждой собаки есть свой день, Фрэн.
Она улыбнулась ему в ответ, несколько удивленная. Странное выражение,
но от Гарольда этого можно ожидать. Впрочем, все это не имеет значения.
Самое главное, что дела наконец-то пошли на лад.
В ту ночь Гарольд начал вести дневник.
Как долго он шел на запад? Бог, может, и знает, но Мусорный Бак не
знал. Дни. Ночи. Особенно он помнил ночи.
Он стоял, покачиваясь в своих лохмотьях, и смотрел вниз на Циболу.
Город Обетованный, Город Мечты. Искалеченной рукой (запястье, сломанное
при прыжке с лестницы нефтяного резервуара компании ЧИРИ, срослось
неправильно) он взял флягу и допил остатки воды.
- Цибола! - пробормотал он. - Цибола! Я иду! Я иду! Я сделаю все, что
ты хочешь! Я отдам за тебя жизнь!
После того, как он немного утолил жажду, его потянуло в сон. Он уже
почти заснул, когда мысль впилась в его мозг, как ледяное лезвие стилета.
"А что если Цибола - это только мираж?"
- Нет, - пробормотал он. - Нет, ой-ой, нет.
Но простое отрицание не могло отогнать эту мысль. Что если он выпил
последние остатки
<<< 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 >>>
- -
|
|
