|
|
|
|
- -
4. УЖАСНАЯ СМЕРТЬ ЭДУАРА ДЕЛАКРУА
Кроме всей этой писанины, с самого начала своей жизни в Джорджии Пайнз
я вел маленький дневник - так, ничего особенного, пара-тройка строк в день,
в основном о погоде, - и вчера вечером я его просматривал. Хотелось понять,
сколько времени прошло с тех пор, как мои внуки Кристофер и Даниэль так или
иначе заставили меня переехать в Джорджию Пайнз. "Это для твоей пользы,
дедушка", - утверждали они. Конечно, так всегда говорят, когда наконец
понимают, что можно избавиться от проблемы, которая ходит и разговаривает.
Это произошло чуть больше двух лет назад. Странно, что я не знаю,
сколько это - два года, - много или мало. Мое чувство времени как будто
тает, словно детский снеговик в январскую оттепель. Словно времени, в
котором всегда жил - стандартное восточное время, дневное время скидки,
время в человеко-днях, больше не существует. А есть только время Джорджии
Пайнз, то есть Время Пожилого Человека, Время Пожилой Дамы и Время Мокрой
Постели. Все остальное... ушло.
Опасное, проклятое место. Сначала этого не понима-ешь, сначала кажется,
что здесь скучно, только и всего, а опасность - как в детском садике во
время тихого часа, во здесь все-таки опасно. Я видел многих людей, которые
впали в старческий маразм уже после моего прихода сюда, и иногда они не
просто впадали, они иногда влетали в маразм со скоростью торпеды. Сюда они
прибывали в сравнительной норме: затуманенные глаза, палочка в руках, может,
чуточку более слабый мочевой пузырь, но вполне здравый рассудок - а потом в
ними что-то случалось. Через месяц они только сидели в телевизионной,
уставившись на очередную мыльную оперу безразличными глазами, отвесив нижнюю
челюсть и забыв о стакане с апельсиновым соком в трясущейся неверной руке. А
еще через месяц им уже нужно было напоминать имена детей, когда те приходили
их навестить. А еще месяц спустя уже не помнили даже своих собственных имен.
Что-то с ними случается: да, с ними случается Время Джорджии Пайнз. Время
здесь напоминает слабую кислоту, которая сначала стирает память, а потом и
само желание жить.
С этим приходится бороться. Именно это я и сказал Элен Коннелли, своему
особому другу. Мне стало лучше с тех пор, как я начал писать о том, что
происходило в 1932-м, в тот год, когда на Зеленую Милю прибыл Джон Коффи.
Некоторые вещи я помню очень смутно, но чувствую, как обостряются память и
сознание, словно нож заостряет карандаш, а это многого стоит. У меня еще
есть тело, изношенное и смешное, и хотя это нелегко, я стараюсь тренировать
его, как могу. Сначала было трудно, старые чудаки вроде меня без особого
энтузиазма относятся к упражнениям ради самих упражнений, но сейчас гораздо
легче, потому что теперь у моих прогулок есть цель.
Я выхожу рано, еще до завтрака, когда только рассветет, почти каждый
день - на свою первую прогулку. В то утро шел дождь, и мои суставы ныли на
погоду, но я взял накидку с крюка около кухонной двери и все равно вышел.
Когда у человека есть ежедневная работа, он обязан ее делать, даже если при
этом больно. Это имеет и положительную сторону. Главная - сохранение чувства
Реального Времени, в противоположность времени Джорджии Пайнз. И мне
нравится дождь, независимо от того, болят ли суставы, особенно по утрам,
когда день еще молодой, полный возможностей даже для такого потрепанного
старика, как я.
Я прошел через кухню, остановившись, чтобы попросить пару поджаренных
кусочков хлеба у одной из поварих с сонными глазами, а потом вышел. Я
пересек поле для крокета, потом заросшее сорняками небольшое поле для
гольфа. За ним начинался небольшой лес, где между двух заброшенных и тихо
разрушающихся сараев проходила узенькая тропинка. Я медленно шел по этой
тропинке, прислушиваясь к слабому шороху дождя в соснах и жуя потихоньку
кусочек жареного хлеба оставшимися зубами. Ноги у меня болели, но эта боль
была не сильной, а вполне переносимой. Так что в общем мне было хорошо! Я
вдыхал влажный серый воздух во всю силу легких, вкушая его, как пищу.
Добредя до второго из этих старых сараев, я зашел в него ненадолго и
там сделал свое дело.
Когда через двадцать минут я возвращался по тропинке обратно, то
почувствовал, как червячок голода начинает шевелиться у меня в животе, и
подумал, что съел бы, пожалуй, что-нибудь посущественней, чем поджаренный
хлеб. Тарелку овсянки, а может, даже глазунью с сосиской. Я люблю сосиски,
всегда любил их, но сейчас, если съедаю больше одной,
<<< 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 >>>
- -
|
|
