|
|
|
|
- -
что нас предали наши собственные машины и процесс
массового производства, - как сразу же выскакивает одна из карт колоды Таро,
о которых мы говорили; на сей раз это Оборотень. Рассуждая о "Докторе
Джекиле и мистере Хайде", я пользовался терминами "аполлониев" (имея в виду
разум и силу интеллекта) и "дионисиев" (эмоции, чувственность, импульсивные
действия). Как правило, фильмы, выражающие технологические страхи, тоже
обладают двойной природой. Кузнечики в "Начале конца" (Beginning of the end)
- существа аполлониевы, они заняты своими делами: прыгают, едят, выпускают
табачный сок и производят маленьких кузнечиков. Но, вырастая под влиянием
ядерного проклятия до размеров "кадиллака", они становятся дионисиевыми и
нападают на Чикаго. И именно дионисиевы тенденции - в этом конкретном случае
инстинкт продолжения рода - приводят их к гибели. Питер Грейвз (в роли
Смелого Молодого Ученого) моделирует брачный призыв, и запись с этим
призывом передают через громкоговорители с катеров, плывущих по озеру
Мичиган; и все кузнечики устремляются в воду, считая, что там их ждет самка.
Тоже предостережение, как вы понимаете. Я думаю, Д.Ф. Джонс был доволен.
Даже в "Ночи живых мертвецов" есть аспект техноужаса - факт, о котором
обычно забывают, когда видят, как зомби движутся к одинокой ферме в
Пенсильвании, где окопались "хорошие парни". Поглощенные ужасом зрители
упускают из виду, что на самом деле ничего сверхъестественного в этих
ходячих мертвецах нет; они встают из могил потому, что космический аппарат,
летевший к Венере, подцепил на обратном пути некую оживляющую радиацию.
Предполагается, видимо, что обломки этого аппарата растащили на сувениру в
Палм-Спрингс или в Форт-Лодердейле.
Присущий подтексту фильмов техноужасов эффект барометра можно увидеть,
если сопоставить картины этого рода 50-х, 60-х и 70-х годов. В 50-е годы
ужас перед Бомбой и радиоактивными осадками был живым и страшным, он оставил
след в детях этого времени, которые хотели быть хорошими, точно так же как
депрессия оставила свой след в детях 30-х годов. Новое поколение - сейчас
это подростки - растет уже не вспоминая о Кубинском кризисе и убийстве
Кеннеди в Далласе; оно взращивается на молоке разрядки. Нынешним молодым
людям трудно осознать ужас этих событий, но, несомненно, они его осознают,
когда наступит пора нового затягивания поясов и растущего напряжения - а она
не за горами.., и будущие фильмы ужасов вновь окажутся кстати, чтобы придать
смутным страхам людей направление и фокус.
Возможно, труднее всего понять ужас тем, чье время прошло; может быть,
поэтому родители ругают детей за то, что те боятся привидений и забывают,
что сами, когда были детьми, испытывали те же самые страхи (и родители у них
были такие же сочувствующие, но ни черта не понимающие). Возможно, поэтому
кошмары одного поколения становятся социологией следующего, и даже тем, кто
прошел через огонь, трудно припомнить, как сильно он жжется.
Я, например, помню, что в 1968 году, когда мне был двадцать один, тема
длинных волос была чрезвычайно неприятной и взрывчатой. Сейчас в это так же
трудно поверить, как в то, что люди убивали друг друга из-за разногласий во
взглядах на то. Солнце вращается вокруг Земли или наоборот.
В том счастливом 1968 году какой-то строитель выбросил меня из бара
"Звездная пыль" в Брюере, штат Мэн. Этот парень был сплошные мускулы; он
сказал мне, что я могу вернуться и допить свое пиво, "когда пострижешься,
ты, лохматый неряха". Из проезжающих машин (обычно старых, еще с крылышками,
и во вмятинах) слышались крики: "Ты парень или девчонка? Не дашь ли головку,
милочка? Когда ты в последний раз мылся?" Такие дела, как выражается папа
Курт.
Я могу припомнить все это интеллектуально, скорее даже аналитически,
как вспоминаю вросшую в края раны повязку после хирургической операции,
когда мне было двенадцать лет, - вспоминаю, как ее снимали. Я закричал от
боли и потерял сознание. Помню ощущение разрыва, когда повязку стаскивали с
новой, здоровой ткани (операцию производила санитарка, которая, по-видимому,
не понимала, что делает), помню свой крик и помню обморок. Но вот чего не
могу вспомнить, так это самой боли. То же самое с прической, а в более
широком смысле - со всеми другими болями, связанными со взрослением во
времена напалма и куртки Неру. Я сознательно избегал писать романы, действие
которых происходит в 70-е годы, потому что это все равно что срывать
хирургическую перевязку,
<<< 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 >>>
- -
|
|
