|
|
|
|
- -
За окном был морозный вечер, часы пробили восемь, и вскоре мы все
перебрались в библиотеку, прихватив с собой бокалы, которые Стивенс не
забывал вовремя наполнять. Довольно долго тишину нарушали только треск
огня в камине, отдаленное постукивание бильярдных шаров да вой ветра. Но в
доме номер 249В было тепло.
Помнится, справа от меня в тот вечер сидел Дэвид Адли, а слева Эмлин
Маккэррон - однажды он нас напугал рассказом о женщине, разродившейся в
немыслимых обстоятельствах. Против меня сидел Йохансон с "Уолл-стрит
мэгэзин" на коленях.
Вошел Стивенс и вручил Джорджу Грегсону ненадписанный пакет. Стивенс
- идеальный дворецкий, невзирая на заметный бруклинский акцент (или
благодаря ему), и главное его достоинство состоит в том, что он всегда
безошибочно угадывает, кому передать послание, если адресат не указан.
Джордж взял пакет и какое-то время неподвижно сидел в своем высоком
кресле с подголовником, глядя на огонь в камине, где при желании можно
было бы зажарить здорового бычка. Я видел, как в его глазах что-то
промелькнуло, когда взгляд его упал на афоризм, выбитый на каменном
цоколе: СЕКРЕТ В РАССКАЗЕ, А НЕ В РАССКАЗЧИКЕ.
Он разорвал пакет своими старческими дрожащими пальцами и швырнул
содержимое в огонь. Вспыхнула яркая радуга, которая вызвала у
присутствующих легкое оживление. Я обернулся к Стивенсу, стоявшему в тени
у двери. Руки сложены за спиной, лицо бесстрастно.
Внезапно молчание нарушил скрипучий, немного ворчливый голос Джорджа,
и мы все вздрогнули. Во всяком случае за себя ручаюсь.
- Однажды я был свидетелем того, как в этой темноте убили человека, -
сказал Джордж Грегсон, - хотя никакой суд не вынес бы убийце
обвинительного приговора. Кончилось, однако, тем, что он сам себя осудил и
сам привел приговор в исполнение.
Установилась пауза, пока он разжигал трубку. Его морщинистое лицо
окутал голубоватый дым; спичку он загасил замедленным движением ревматика.
Он бросил спичку на горячий пепел, оставшийся после сожженного пакета, и
проследил за тем, как она обуглилась. Под кустистыми седоватыми бровями
прятались цепкие синие глаза, выражавшие сейчас задумчивость. Крупный нос
крючком, узкие жесткие губы, втянутая в плечи голова.
- Не дразните нас, Джордж, - проворчал Питер Эндрюс. - Рассказывайте.
- Расскажу. Наберитесь терпения.
Мы ждали, пока он вполне не удовлетворился тем, как раскурена трубка.
Уложив в глубокую чашечку из корня верескового дерева аккуратный слой
угольков, Джордж сложил на коленях подрагивающие руки и начал:
- Так вот. Мне восемьдесят пять лет, а то, что я собираюсь вам
рассказать, случилось, когда мне было двадцать или около того. Если быть
точным, в 1919-м. Я как раз вернулся с Большой Войны. Пятью месяцами ранее
умерла моя невеста от инфлюэнцы. Ей едва исполнилось девятнадцать. Боюсь,
что спиртному и картам я тогда уделял чрезмерное внимание. Видите ли, она
ждала меня два года, и не проходило недели, чтобы я не получил от нее
письма. Да, я загулял и потерял чувство меры; может быть, вы скорее меня
поймете, узнав, что я тогда не имел никакой опоры ни в семье, ни в вере -
из окопов, знаете, догматы христианства выглядят в несколько комическом
свете. Зато не покривив душой, могу сказать, что настоящие друзья, которые
были со мной в дни испытаний, не оставляли меня одного. Их у меня было
пятьдесят три (многие ли похвастаются таким числом?): пятьдесят две карты
в колоде да бутылка виски "Катти Сарк". Между прочим, поселился я в этих
самых апартаментах на Бреннан-стрит. Правда, стоили они тогда несравнимо
дешевле и лекарств на полке было куда меньше. А вот времени я здесь
проводил,
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 >>>
- -
|
|
