|
|
|
|
- -
а дальше, у кампуса МТИ, перед одним из этих убогих
индийских ресторанчиков.
Бритоголовый дрожит от холода, усеянный порезами скальп позволяет
предположить, что парикмахер из него никудышный. Манера исполнения позволяет
также предположить, что и саксофонист из него далеко не ахти. Уж лучше бы
стал столяром, актером, террористом, кем угодно, только не музыкантом.
Джоунси настолько его жаль, что он бросает в футляр, выстланный потертым
фиолетовым бархатом, не четвертак, как раньше, а целую пригоршню мелочи: вот
уж действительно "эти глупости". Он винит в собственной сентиментальности
первый теплый денек после длинной зимы и так удачно обернувшийся разговор с
Дефаньяком.
Саксофонист закатывает глаза в знак благодарности, продолжая выдувать
пронзительные звуки. Джоунси вспоминает очередную шутку: "Как вы назовете
саксофониста с кредитной карточкой в кармане?" - "Оптимистом".
Он продолжает бодро шагать, размахивая портфелем, не слушая Джоунси,
того, кто приплыл из ноября вверх по течению, как лосось, путешествующий во
времени. Эй, Джоунси, стой. Помедли всего несколько секунд, этого вполне
достаточно. Завяжи шнурок, что ли... (Не выйдет: на нем мокасины. А скоро
появится и гипс.) Это случится на следующем перекрестке, там, где
останавливается автобус "Ред Лайн": Где сходятся Массачусетс-авеню и
Проспект. Оттуда покажется старый дурак, бывший историк, в темно-синем
"линкольне", и размажет тебя по мостовой.
Не выходит. Как бы громко он ни вопил, ничего не получается. Телефон
отключен. Ты не можешь вернуться назад, прикончить собственного дедушку,
пристрелить Ли Харви Освальда, как раз в тот момент, когда он пристроился в
окне шестого этажа склада школьных учебников в Далласе: рядом с ним остывший
жареный цыпленок на бумажной тарелке, выписанная по почте винтовка наведена
на цель, ты не можешь запретить себе идти к пересечению Масс-авеню и
Проспект-стрит, с портфелем в руке и газетой, газетой, которую ты никогда не
прочитаешь, - под мышкой. Сожалею, сэр, по всей Джефферсон-трект ни одного
исправного телефона, какая-то сплошная хрень, но вы не сможете
дозвониться...
И тут, о Господи, это что-то новенькое - предупреждение все-таки
доходит! Как раз в ту минуту, когда он стоит на обочине, уже готовясь
ступить на перекресток, оно все-таки доходит!
- Что? - спрашивает он, и пешеход, остановившийся рядом - первый, кто
нагнется над ним в прошлом, которое теперь, слава Богу, можно вычеркнуть, -
подозрительно пялится на него и отвечает:
- Я лично ничего не сказал, - словно рядом мог быть кто-то третий. Но
Джоунси почти не слышит его, потому что третий все-таки есть, это голос в
его голове, удивительно похожий, как ни странно, на его собственный, и он
вопит, требует остаться на месте, ни в коем случае не выходить на
мостовую...
Но тут он слышит чей-то плач. Смотрит на противоположную сторону
Проспект-стрит и, о Господи, там Даддитс! Даддитс Кэвелл, голый, если не
считать трусов, и губы заляпаны чем-то коричневым вроде шоколада, только
Джоунси знает, что это такое. Собачье дерьмо, ублюдок Ричи все-таки заставил
его съесть эту пакость, люди идут мимо, не обращая внимания. Словно Даддитса
и вовсе не существует.
- Даддитс! - зовет Джоунси. - Держись, старина, я иду! И, не глядя,
мчится через дорогу. Его пассажир не в силах ничего предпринять, только
беспомощно бултыхается, сообразив наконец, как все случилось. Старик, да,
старик с начальной стадией Альцгеймера, не должен был садиться за руль, все
так, но дело не только в старике. Другая, самая главная причина, скрытая до
сих пор темнотой, окружавшей аварию, была именно эта: он увидел Даддитса и
рванул вперед, забыв осмотреться.
Но он мельком улавливает кое-что еще: гигантский узор, что-то вроде
Ловца снов, который связывает все годы, прошедшие с первой встречи с
Даддитсом Кэвеллом в 1978-м, индейский амулет, который таким же образом
сплетет воедино и будущее.
Солнце бликует на ветровом стекле: он замечает это уголком левого
глаза. На него надвигается машина.., слишком быстро. Мужчина, стоявший рядом
на обочине, мистер Я-Лично-Ничего-Не-Сказал, кричит:
- Берегись, парень, берегись!
И снова Джоунси почти не слышит. Потому что на тротуаре, рядом с
Даддитсом, стоит олень, большой и красивый, ростом почти с человека. За
мгновение до того, как "линкольн" сбивает его, Джоунси понимает, что олень и
есть человек, человек в оранжевой кепке
<<< 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 >>>
- -
|
|
