|
|
|
|
- -
/>конце залива, ближе к мысу, небо стало цвета гнилой сливы, и уже
можно было расслышать отдаленные раскаты грома.
Я не знал имени мальчика, но часто видел, как он с решетом под
мышкой прогуливается по песку перед закатом солнца. Мальчик был
черным от загара, в заношенных шортах, сделанных из летних брюк.
На городском пляже предприимчивый человек может собрать за день,
если повезет, до пяти долларов, просеивая решетом четвертаки и
десятипенсовики. Иногда я махал ему издали, и он махал мне в
ответ - две незнакомые, но родственные души, двое местных,
противостоящих легиону крикливых туристов на "кадиллаках" с туго
набитыми кошельками. Вероятно, мальчик жил на хуторе близ почты,
в полумиле отсюда.
Вчера, когда он появился, я уже с час сидел сиднем на своем
наблюдательном пункте. Бинты я снял. Зуд был непереносимый,
стоило же открыть им глаза, как становилось чуть-чуть полегче.
Невероятное ощущение: сквозь тебя смотрят на мир, и этот мир
не вызывает ничего, кроме ненависти и страха. И я - я тоже - в
эти минуты видел его таким. Вообразите, что ваша душа вселилась в
слепня, и он в упор разглядывает ваше бренное тело. Теперь вам
ясно, почему я бинтовал руки, даже если рядом не было ни души?
Все началось в Майами. Я там имел дела с человеком из
департамента ВМФ по фамилии Крессвел. Он навещал меня раз в год.
Кажется, его боссы готовы были снабдить меня грифом "СЕКРЕТНО".
Интересно, что они ожидали увидеть: странный блеск в глазах? Алую
букву на лбу? Кто их знает. Не зря же мне отвалили пенсия,
которую и получать-то неловко.
Я сидел у Крессвела в отеле, на террасе, и мы за бутылкой
обсуждали будущее космической программы Соединенных Штатов
Америки. Было начало четвертого. Вдруг у меня зачесались пальцы.
Как-то по-особенному, словно по ним ток прошел. Я сказал об этом
Крессвелу.
- Небось трогал ядовитый плющ на этом своем золотушном
острове, - ухмыльнулся он.
- Здесь, кроме кустарника пальметто, и потрогать-то нечего.
Может, это инфекция семилетней давности? - Я разглядывал свои
пятерни. Руки как руки. Только чешутся.
В тот же день я подписал стандартный бланк ("Торжественно
клянусь, что я не получал и не передавал никакой информации,
которая бы могла...") и поехал домой на своем старом "форде" с
ручным управлением. Отлично придумано - сразу чувствуешь себя
человеком.
Дорога предстояла неблизкая, и пока я добрался до поворота к
дому, я уже изнывал от чесотки. Знаете, как заживает глубокий
порез? Ощущение такое, будто под кожу проникли живые существа и
роют там ходы.
Солнце почти село, и мне пришлось разглядывать свои руки при
свете приборного щитка. На подушечках, там, где снимают отпечатки
пальцев, появилась краснота, маленькие такие пятнышки. И еще
несколько - на суставах. Я лизнул кончики пальцев и тут отдернул
руку от омерзения. Кожа была воспаленной и какой-то желеобразной,
вроде мякоти подгнившего яблока.
Остаток пути я пытался убедить себя в том, что всему виной
ядовитый плющ, но мозг сверлила жутковатая мысль. Дело в том, что
моя тетушка провела последние десять лет жизни в мансарде нашего
дома, отрезанная от внешнего мира. Моя мать, носившая наверх еду,
запретила мне, ребенку, даже упоминать ее имя. Позже я узнал, что
у тетушки была болезнь Хансена - проказа.
Приехав домой, я сразу позвонил на материк доктору Фландерсу.
Мне ответили, что он отправился на рыбную ловлю, но если что-то
срочное, доктор Баллэнджер...
- Когда вернется доктор Фландерс? - не выдержал я.
- Завтра к обеду. Вы можете ..?
- Могу.
Я набрал номер Ричарда - телефон не отвечал. Я сидел в
нерешительности. Зуд усиливался. От рук исходила какая-то
энергия.
Я подъехал в кресле к книжному стеллажу и снял с полки
потрепанную медицинскую энциклопедию. В разъяснениях было столько
туману, что они больше смахивали на издевку. Я мог быть болен чем
угодно... или ничем.
Я откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В дальнем углу
комнаты тикали старые "космические" часы. Издалека доносилось
высокое ровное гудение самолета, державшего курс на Майами. Я
слышал собственное дыхание.
И вдруг я с ужасом понял: я вижу страницы раскрытой
энциклопедии. Вижу, хотя глаза мои закрыты. Правда, это было
какое-то иное, четвертое измерение книги, искаженной почти до
неузнаваемости, но это была она, вне всякого сомнения.
И я был не единственный, кто ее разглядывал.
Я скорее открыл глаза, чувствуя,
1 2 3 4 5 6
- -
|
|
