|
|
|
|
- -
что бьет своего
ребенка, а когда он спросил, часто ли, то почувствовал (просто услышал),
как у нее в голове закрутились колесики, превращая дюжину в пять раз или
сотню - в дюжину. Печальное извинение для человека. Младенца он крестил
сам. Рэндолл Фрэтас Макдугалл. Зачатый на заднем сиденье машины Ройса
Макдугалла, наверное, во время второго фильма на двойном сеансе в
кинотеатре под открытым небом. Крошечное кричащее созданьице. Каллахэн
задумался: знает ли - или догадывается - маленькая Макдугалл, как ему
хотелось бы протянуть за окошко обе руки и схватить трепещущую по другую
его сторону душу, выкручивая и сжимая ее, пока не раздастся крик. Твоя
епитимья - шесть подзатыльников и хар-роший пинок под зад. Иди своей
дорогой и больше не греши.
- Скучно, - сказал Каллахэн.
Но в исповедальне было не просто скучно. Не одна только скука претила
священнику, подталкивая в вечно расширяющийся клуб "Ассоциация
католических священнослужителей бутылки и рыцарей "Катти Сарк". Дело было
в мертвом, ровно и сильно работающем двигателе церковной машины,
бесконечно снующей к небесам и крушащей по дороге все мелкие грешки. Дело
было в традиционном признании зла англиканской церковью, сейчас больше
озабоченной злом социальным. В том, как эта церковь убеждала пожилых леди,
чьи родители говорили на европейских языках, будто искупление - в четках.
В том, что в исповедальне действительно присутствовало зло, такое же
реальное, как запах старого бархата. Но это зло было лишенным рассудка,
слабоумным, чуждым жалости и не дающим передышек. Кулак, бьющий по
детскому личику. Вспоротая складным ножом покрышка. Кабацкая драка.
Бритвы, вставленные в яблоки на День Всех Святых. Постоянные пресные
ограничения, какие только способен извергнуть разум человеческий из
лабиринта своих изгибов и поворотов. Господа, оптимальное средство от
того-то - лучшие тюрьмы, лучшие полицейские. Лучшие агенты социальных
служб. Лучший контроль за рождаемостью. Лучше сделанные аборты. Лучшая
техника стерилизации. Господа, если мы вырвем этот зародыш, кровавое
сплетение рук и ног, из утробы - он так и не вырастет, чтобы до смерти
забить молотком старушку. Дамы, если мы привяжем этого человека к стулу со
специальной проводкой и зажарим, как свиную отбивную, ему уже больше не
представится случай замучить еще нескольких мальчиков. Соотечественники,
если этот евгенический билль пройдет, я смогу гарантировать вам, что
никогда больше...
Черт.
Вот уже некоторое время - может быть, целых три года - правда
относительно своего состояния делалась для Каллахэна все яснее и яснее,
набирая ясность и определенность, как несфокусированная картинка при
регулировке - до тех пор, пока каждая линия не станет резкой и отчетливой.
Каллахэн томился по Сложной Задаче. У нынешних священников были свои:
расовая дискриминация, освобождение женщин (и даже "гэев"), бедность,
безумие, беззаконие. От них ему делалось неуютно. Он чувствовал себя легко
только с теми из озабоченных социальными проблемами священников, кто
активно выступал против войны во Вьетнаме. Теперь, когда их дело устарело,
они уселись обговаривать марши и ралли так, как пожилые супружеские пары
вспоминают свой медовый месяц или первый вояж на поезде. Но Каллахэн не
был священнослужителем ни новой, ни старой формации: он обнаружил, что ему
отведена роль приверженца традиций, который больше не может доверять даже
своим основополагающим постулатам. Ему хотелось возглавить дивизию в
армии... кого? Господа? добродетели? добра? (от обозначения суть не
менялась) и выйти на битву со ЗЛОМ. Он желал действий и боевых позиций.
Чтобы забыть о том, что такое торчать на холоде у супермаркета, раздавая
листовки "Бойкот салату" или "Объявим виноградную забастовку!" Он хотел
увидеть ЗЛО с откинутым саваном лжи и хитрости, чтобы отчетливо различить
все его черточки. Он хотел биться со ЗЛОМ один на один, как Мохаммед Али с
Джо Фрэзером, как кельты с саксами, Иаков с Ангелом. Каллахэн хотел, чтобы
эта борьба была чистой, без примеси политики, которая подобно уродливому
сиамскому близнецу катила на закорках любого социального вопроса. Он желал
всего этого с тех самых пор, как захотел стать служителем Господа, а зов
этот достиг Каллахэна, когда в возрасте четырнадцати лет его воспламенила
история Святого Стефана, первого христианского мученика, забитого до
смерти камнями и узревшего в момент своей кончины Христа. В сравнении с
привлекательностью борьбы
<<< 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 >>>
- -
|
|
