|
|
|
|
- -
доскажи
остальное.
- Он сказал: над вами весь город смеется.
Мы перестали играть, и на миг наступила мертвая тишина. Потом Сколлей
посмотрел на потолок. Руки его были подняты к груди и дрожали. Он так крепко
сжал кулаки, что казалось, будто жилы проступают сквозь рубашку.
- ЛАДНО ЖЕ! - крикнул он. - ЛАДНО ЖЕ!
И кинулся к двери. Двое дружков пытались остановить его, пытались
объяснить, что это самоубийство, что Грек на это и рассчитывает, но Сколлей
точно обезумел. Он расшвырял их и бросился в черноту летней ночи.
В мертвой тишине слышались только тяжелое дыхание гонца, да где-то
внутри дома - приглушенный плач невесты.
Затем тот молокосос, что проверял нас на входе, ругнулся и побежал к
двери. Остальные не тронулись с места.
Не успел он добежать, до большого бумажного трилистника, висевшего в
фойе, как на мостовой завизжали автомобильные шины и взревели моторы. Много
моторов. Словно на заводе в день памяти погибших солдат.
- Госсподи, помилуй! - взвизгнул мальчишка у двери. - Сколько их!
Ложись, босс! Ложись. Ложись...
Ночь разорвали выстрелы. Это длилось минуту или две -точно перестрелки
в первую мировую. По открытой двери зала стеганула очередь, и лопнула одна
из больших висячих
ламп. Снаружи посветлело от пальбы винчестеров. Потом машины с воем
умчались. Какая-то девица вычесывала осколки из взбитых волос.
Опасность миновала, и все парни сразу высыпали на улицу. Дверь в кухню
с треском распахнулась, и оттуда выбежала Морин. Она вся тряслась. Ее лицо,
и без того круглое, распухло от слез. Рико несся следом, этакий растерянный
мальчонка. Они выскочили наружу.
В пустом зале появилась мисс Гибсон с широко раскрытыми испуганными
глазами. Человек, который с подачи Грека затеял всю чехарду, уже исчез.
- Там стреляли, - пробормотала мисс Гибсон. - Что случилось?
- По-моему, Грек замесил хозяина, - сказал Бифф.
Она глянула на меня, не понимая, но прежде чем я успел перевести,
Билли-Бой сказал мягким, вежливым голосом:
- Он говорит, мистера Сколлея только что убили, мисс Гибсон.
Мисс Гибсон посмотрела на него, глаза ее раскрывались все шире и шире.
А потом тихо упала в обморок. Меня тоже слегка мутило.
И тут с улицы донесся душераздирающий вопль - такого я в жизни не
слышал. Жуткое завывание не стихало ни на миг. Не нужно было выглядывать в
дверь, чтобы понять, у кого разрывается сердце, кто причитает над мертвым
братом, пока сюда спешат полисмены и газетчики.
- Линяем, - сказал я. - Живо.
И пяти минут не прошло, как мы свернули все хозяйство. Некоторые гости
возвратились в зал, но были слишком пьяны и слишком напуганы, чтобы обращать
внимание на мелкую сошку вроде нас.
Мы вышли с черного хода, у каждого - что-нибудь из ударных. Странное
это было шествие, если кто видел. Я возглавлял его - корнет подмышкой, в
обеих руках по тарелке. Ребята остались ждать на углу, в конце квартала, а я
сбегал за грузовичком. Полиция еще не появилась. Посреди улицы темнела
толстая фигура: Морин склонилась над трупом и издавала скорбные вопли, а
крошка жених кружился вокруг нее, точно спутник вокруг большой планеты.
Я доехал до угла, и ребята побросали все в кузов, вповалку. И мы
дернули оттуда. До самого Моргана гнали миль сорок пять в час, не разбирая
дороги, и то ли друзья Сколлея не позаботились натравить на нас полицию, то
ли полиции было неохота с нами вожжаться, но никто нас так и не тронул.
И двухсот зеленых мы так и не видали.
Она появилась у Томми Ингландера дней через десять - толстая ирландка в
черном траурном платье. Черное шло ей не больше, чем белое.
Ингландер, наверное, знал, кто она такая (в чикагских газетах, рядом с
портретом Сколлея, была и ее фотография), потому что сам проводил ее к
столику и цыкнул на парочку пьяных у стойки, которые вздумали похихикать над
ней.
Мне было жалко ее, как иногда бывало жалко Билли-Боя. Плохо, когда ты
всем чужой. Чтобы это понять, не надо пробовать на себе, хотя, пока не
попробуешь, может, и не узнаешь по-настоящему, что это такое. А она была
очень славная - правда, мы с ней мало тогда поговорили.
В перерыве я подошел к ее столику.
- Мне так жаль вашего брата, - сказал я неловко. - Он правда любил вас,
я знаю, и...
- Я все равно, что застрелила его собственными руками, - сказала она. И
поглядела на свои руки - теперь я увидел, что они у нее маленькие и изящные,
гораздо лучше всего остального. - Тот грек на свадьбе говорил чистую правду.
- Да ну, чего там, - ответил я. По-дурацки,
1 2 3 4 5 6 7
- -
|
|
