|
|
|
|
- -
ехать. Весь долгий путь
в Бангор они молчали. Они не испытывали счастья, которое должны были бы
оба испытывать; Веру переполняла горячая, воинственная радость. Она сидела
выпрямившись, с Библией в руках, раскрытой на двадцать третьем псалме.
На следующее утро в четверть десятого Мари вошла в палату к Джонни и
сказала:
- Пришли ваши родители. Вы хотите их видеть?
- Да, хочу. - В это утро он чувствовал себя значительно лучше и был
более собранным. Но его немало пугала мысль, что он сейчас их увидит. Если
полагаться на воспоминания, последний раз он встречался с родителями около
пяти месяцев назад. Отец закладывал фундамент дома, который теперь,
вероятно, стоит уже года три или того больше. Мама подавала ему фасоль,
приготовленную ею, яблочный пирог на десерт и кудахтала по поводу того,
что он похудел.
Слабыми пальцами он поймал руку Мари, когда та собиралась уйти.
- Как они выглядят? Я имею в виду...
- Выглядят прекрасно.
- Что ж. Хорошо.
- Вам можно побыть с ними лишь полчаса. И немного еще вечером, если
не очень устанете после исследований в неврологии.
- Распоряжение доктора Брауна?
- И доктора Вейзака.
- Хорошо. По крайней мере пока. Не уверен, что я позволю им долго
меня щупать и колоть. Мари колебалась.
- Что-нибудь еще? - спросил Джонни.
- Нет... не сейчас. Вам, должно быть, не терпится увидеть ваших. Я
пришлю их.
Он ждал и нервничал. Вторая койка была пуста; ракового больного
убрали, когда Джонни спал после укола.
Открылась дверь. Вошли мать с отцом. Джонни пережил шок и тут же
почувствовал облегчение: шок, потому что они д е й с т в и т е л ь н о
постарели; облегчение, потому что ненамного. А если они не так уж
изменились, вероятно, то же самое можно сказать и о нем.
Но что-то все-таки в нем изменилось, изменилось бесповоротно - и эта
перемена могла быть роковой.
Едва он успел так подумать, как его обвили руки матери, запах ее
фиалковых духов ударил в нос, она шептала:
- Слава богу, Джонни, слава богу, что ты очнулся, слава богу. Он тоже
крепко обнял ее, но в руках еще не было силы, они тут же упали - и вдруг
за несколько секунд он понял, что она чувствует, что думает и что с ней
случится. Потом это ощущение исчезло, растворилось, подобно темному
коридору, который ему привиделся. Когда же Вера разомкнула объятия, чтобы
взглянуть на Джонни, безудержная радость в ее глазах сменилась глубокой
озабоченностью. Он непроизвольно произнес:
- Мам, ты принимай то лекарство. Так будет лучше. Глаза матери
округлились, она облизнула губы - Герберт был уже около нее, он еле
сдерживал слезы. Отец похудел - не настолько, насколько поправилась Вера,
но все же заметно. Волосы у него поредели, однако лицо осталось таким же -
домашним, простым, дорогим. Он вытащил из заднего кармана большой цветной
платок и вытер глаза. Затем протянул руку.
- Привет, сынок, - сказал он. - Я рад, что ты опять с нами.
Джонни пожал ее как можно крепче; его бледные и безжизненные пальцы
утонули в широкой руке отца. Джонни смотрел по очереди на родных - сначала
на мать, одетую в просторный темно-синий брючный костюм, потом на отца,
приехавшего в поистине отвратительном клетчатом пиджаке, который подошел
бы скорее продавцу пылесосов в Канзасе, - и залился слезами.
- Извините, - сказал он. - Извините, это просто...
- Поплачь, - сказала Вера, садясь на кровать рядом с ним. Лицо ее
дышало спокойствием, сияло чистотой. Сейчас в нем было больше
материнского, чем безумного. - Поплачь, иногда это лучше всего.
<<< 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 >>>
- -
|
|
