|
|
|
- -
блеска- чистые стойки, вымытые кастрюли висят на сушилках. Небольшая армия городских дам (без сомнения, под командованием миссис Кингсбери) сделала все, как следует, и все готово к приготовлению завтрака - блинчики человек на двести. Настенные часыпоказывают две минуты первого. Каки в детском саду "Маленький народ", обстановка несколько зловещая - еле горящийсвет (экономия горючего) и завывающий снаружи ветер. На табуретках у двери сидят Джек Карвер и Кирк Фримен. У них на коленях охотничьи ружья. И обоих клонит в дрему. -- И как мы в такой каше что-нибудь увидим? -- спрашивает Кирк. Джек качает головой. Он тоже этого не знает.
В офисе мэрии тихо и бессмысленно потрескивает рация. Ничего, кроме помех. У двери сторожат Хэтчи Алекс Хабер, тоже с ружьями. То есть... сторожит Хэтч, а Алекс дремлет. Хэтч смотрит на него, и мы видим как он обсуждает сам с собой, толкнуть ли Алекса локтем. Решает пожалеть спящего. Камера показывает стол Урсулы, где спит Тесс Маршан, уронив голову на руки. Камера смотрит на нее, потом уплывает вниз по лестнице. И мы слышим сильно заглушенный помехами голос проповедника: -- Вы знаете, друзья, что нелегко быть праведным, но легко поддаться так называемым друзьям, которыеговорят вам, что грех - это естественно, что небрежение - прекрасно, что нет Бога, который вас видит и можно делать все, что хочешь, если не попадешься. Не скажете ли вы "аллилуйя"? -- Аллилуйя, -- доносится приглушенный ответ.
У телевизора осталось человек десять. Они устроились в немногих комфортабельных креслах и на диванах, которым место разве что на распродаже. Все спят, кроме Майка. На экране - едва различимый в искаженном изображении проповедник с приглаженными волосами, внушающий не больше доверия, чем Джимми Сваггард на заднем дворе подозрительного мотеля. -- Аллилуйя, брат мой, -- говорит Майк. -- Трави дальше. Он сидит в туго набитом кресле чутьпоодаль от остальных. Вид у него усталый, и, пожалуй, долго он бодрствовать не сможет. Он уже клюет носом. На боку у него револьвер в кобуре. -- Браться и сестры, сегодня я буду говорить вам о тайном грехе, -- продолжает проповедник. -- И сегодня напомню вам, аллилуйя Господу, что грех сладок в устах, но горек на языке и ядовит в животе праведника. Да благословит вас Господь, и не скажете ли вы "аминь"? Майк, как выясняется, не скажет. Он уже уронил подбородок на грудь, и глаза у него закрылись. -- Но тайный грех! То затверделое сердце, что говорит себе: "Я никому не расскажу, я оставлювсе при себе, и никто никогда не узнает! " Подумайте об этом, братья и сестры! Как легко сказать себе: "Я сохраню эту маленькую нечистую тайну, она никого не касается, и мен от нее вреда не будет! " Сказать так - и не видеть потом язвы гниения, которой обрастает тайный грех... болезни, что начинает разъедать душу...
Под его речь камера показывает нам спящие лица - среди них Санни Бротиган и Аптон Белл, храпящие на диване, сдвинув головы, надругом диване - Джонас и Джоанна Стенхоуп, обнявшие друг друга. Мы вместе с камерой удаляемся к импровизированному занавесу, и голос проповедника становится тише. Он продолжает рассуждать о тайном грехе и себялюбии.
А мы уходим за занавес. Здесь слышнызвуки заснувшего общежития: кашель, сопение, тихое похрапывание. Спит на спине Дэви Хоупвелл с нахмуренным лицом. Спитна боку Робби Билз, протянув руки кСандре. Со своей дочерью Салли и сестрой Тавией спит Урсула Годсо - они прижались друг кдругу потеснее, подавленные смертью Питера. На сдвинутых вместе кроватях спят Мелинда Хэтчер и ее дочь Пиппа; Ральфи лежитна руках у спящей матери, как в колыбели. Мы смотрим туда, где раньше детей укладывали спать, и их там все еще много - Бастер Карвер, Гарри Робишо, Хейди Сент-Пьер, Дон Билз. Спят жители Литтл-Толл-Айленда. Неспокоен ихотдых, но они спят.
Крупным планом Робби Билз. Он неразборчиво бормочет, глаза бегают под закрытыми веками. Он видит сон.
День на Мэйн-стрит. На улице - фактически над ней, потому что Мэйн-стрит погребена под четырьмя, не меньше, футами снега - стоит телерепортер. Молодой и вполне красивый, одет в ярко-красный лыжный костюм, перчатки емупод цвет, и на ногах у него лыжи... иначе, скорее всего, вряд ли мог бы он здесь стоять. Да, на улице четыре фута снега, но это еще не все. Магазины заметены чудовищными сугробами. Обрушенные линии <<< 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 >>>
- -
|
|