|
|
|
|
- -
блеска- чистые стойки, вымытые
кастрюли висят на сушилках. Небольшая армия городских дам (без сомнения, под
командованием миссис Кингсбери) сделала все, как следует, и все готово к
приготовлению завтрака - блинчики человек на двести. Настенные
часыпоказывают две минуты первого. Каки в детском саду "Маленький народ",
обстановка несколько зловещая - еле горящийсвет (экономия горючего) и
завывающий снаружи ветер.
На табуретках у двери сидят Джек Карвер и Кирк Фримен. У них на коленях
охотничьи ружья. И обоих клонит в дрему.
-- И как мы в такой каше что-нибудь увидим? -- спрашивает Кирк.
Джек качает головой. Он тоже этого не знает.
В офисе мэрии тихо и бессмысленно потрескивает рация. Ничего, кроме
помех. У двери сторожат Хэтчи Алекс Хабер, тоже с ружьями. То есть...
сторожит Хэтч, а Алекс дремлет. Хэтч смотрит на него, и мы видим как он
обсуждает сам с собой, толкнуть ли Алекса локтем. Решает пожалеть спящего.
Камера показывает стол Урсулы, где спит Тесс Маршан, уронив голову на
руки. Камера смотрит на нее, потом уплывает вниз по лестнице. И мы слышим
сильно заглушенный помехами голос проповедника:
-- Вы знаете, друзья, что нелегко быть праведным, но легко поддаться
так называемым друзьям, которыеговорят вам, что грех - это естественно, что
небрежение - прекрасно, что нет Бога, который вас видит и можно делать все,
что хочешь, если не попадешься. Не скажете ли вы "аллилуйя"?
-- Аллилуйя, -- доносится приглушенный ответ.
У телевизора осталось человек десять. Они устроились в немногих
комфортабельных креслах и на диванах, которым место разве что на распродаже.
Все спят, кроме Майка. На экране - едва различимый в искаженном изображении
проповедник с приглаженными волосами, внушающий не больше доверия, чем
Джимми Сваггард на заднем дворе подозрительного мотеля.
-- Аллилуйя, брат мой, -- говорит Майк. -- Трави дальше.
Он сидит в туго набитом кресле чутьпоодаль от остальных. Вид у него
усталый, и, пожалуй, долго он бодрствовать не сможет. Он уже клюет носом. На
боку у него револьвер в кобуре.
-- Браться и сестры, сегодня я буду говорить вам о тайном грехе, --
продолжает проповедник. -- И сегодня напомню вам, аллилуйя Господу, что грех
сладок в устах, но горек на языке и ядовит в животе праведника. Да
благословит вас Господь, и не скажете ли вы "аминь"?
Майк, как выясняется, не скажет. Он уже уронил подбородок на грудь, и
глаза у него закрылись.
-- Но тайный грех! То затверделое сердце, что говорит себе: "Я никому
не расскажу, я оставлювсе при себе, и никто никогда не узнает! " Подумайте
об этом, братья и сестры! Как легко сказать себе: "Я сохраню эту маленькую
нечистую тайну, она никого не касается, и мен от нее вреда не будет! "
Сказать так - и не видеть потом язвы гниения, которой обрастает тайный
грех... болезни, что начинает разъедать душу...
Под его речь камера показывает нам спящие лица - среди них Санни
Бротиган и Аптон Белл, храпящие на диване, сдвинув головы, надругом диване -
Джонас и Джоанна Стенхоуп, обнявшие друг друга. Мы вместе с камерой
удаляемся к импровизированному занавесу, и голос проповедника становится
тише. Он продолжает рассуждать о тайном грехе и себялюбии.
А мы уходим за занавес. Здесь слышнызвуки заснувшего общежития: кашель,
сопение, тихое похрапывание.
Спит на спине Дэви Хоупвелл с нахмуренным лицом. Спитна боку Робби
Билз, протянув руки кСандре. Со своей дочерью Салли и сестрой Тавией спит
Урсула Годсо - они прижались друг кдругу потеснее, подавленные смертью
Питера.
На сдвинутых вместе кроватях спят Мелинда Хэтчер и ее дочь Пиппа;
Ральфи лежитна руках у спящей матери, как в колыбели.
Мы смотрим туда, где раньше детей укладывали спать, и их там все еще
много - Бастер Карвер, Гарри Робишо, Хейди Сент-Пьер, Дон Билз.
Спят жители Литтл-Толл-Айленда. Неспокоен ихотдых, но они спят.
Крупным планом Робби Билз. Он неразборчиво бормочет, глаза бегают под
закрытыми веками. Он видит сон.
День на Мэйн-стрит. На улице - фактически над ней, потому что
Мэйн-стрит погребена под четырьмя, не меньше, футами снега - стоит
телерепортер. Молодой и вполне красивый, одет в ярко-красный лыжный костюм,
перчатки емупод цвет, и на ногах у него лыжи... иначе, скорее всего, вряд ли
мог бы он здесь стоять.
Да, на улице четыре фута снега, но это еще не все. Магазины заметены
чудовищными сугробами. Обрушенные линии
<<< 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 >>>
- -
|
|
