|
|
|
|
- -
она нажала пальцем на этот разрез так, как нажимала ногой на
фарфоровую тарелочку, на эту напамять Тетки Синьки, она помнила, как
черная лакированная туфелька накрыла нежный синий узор-паутинку,
покрывавший край тарелочки, помнила нажатие, да, помнила, как она нажимала
на Свалке, нажимала пальцем и ногой, помнила сладостное обещание пальца и
разреза, помнила, что, когда тарелочка раскололась с горестным ломким
хрустом, такое же хрупкое наслаждение пронзило ее от этого разреза вверх,
вонзившись, как стрела, в ее внутренности, помнила сорвавшийся со своих
губ крик, неприятный, каркающий, как крик вороны, которую спугнули с
кукурузной делянки, помнила, как тупо смотрела на осколки тарелочки, а
потом медленно достала из кармана платьица свои простые белые
хлопчатобумажные трусики и снова надела их, нижнее белье, когда-то она
слышала, что кто-то их так назвал, но когда - в ее памяти не сохранилось,
воспоминание плавало, как куски дерна во время прилива, нижнее белье,
хорошее название, потому что ты сперва спускаешь их вниз и снимаешь,
переступая сперва одной черной лакированной туфелькой, потом другой, чтобы
сделать свое дело, и подтягиваешь их наверх, хорошее название, и трусики
были хорошие, ей так отчетливо помнилось, как она натягивает их, и они
скользят вверх по ногам, вот они уже выше колен, корочка на левой коленке
вот-вот отвалится, и останется новая, тоненькая, чистенькая розовая
кожица, да, она помнила это так отчетливо, словно это было не неделю или
день назад, а всего одно-единственное мгновение назад, она помнила, как
резинка трусиков оказалась вровень с подолом ее выходного платья, помнила,
какой белой была хлопчатобумажная ткань на фоне ее коричневой кожи, как
сливки, да, как струя сливок из кувшинчика, наклоненного над кофе,
помнила, какая была материя на ощупь, помнила, как трусики медленно
исчезали под подолом платья, вот только платье было оранжевое, она не
натягивала трусики, а стягивала их, но они и в этот раз были белые, только
не хлопчатобумажные, а нейлоновые, дешевые прозрачные нейлоновые трусики,
дешевые не только в прямом смысле, и она помнила, как стянула их вниз, как
переступила через них и как они мерцали на коврике на полу "Доджа де Сото"
сорок шестого года, да, какие они были белые, какие они были дешевые, они
не заслуживали, чтобы их с достоинством именовали бельем, это были просто
дешевые трусики, и девчонка была дешевая, и хорошо было быть дешевой, быть
всегда в продаже, выставлять себя на аукцион в качестве даже не шлюхи, а
хорошей свиноматки; она помнила не круглую фарфоровую тарелочку, а круглое
белое удивленное лицо юнца, какого-то пьяного удивленного
мальчишки-студентика, он не был фарфоровой тарелочкой, но лицо у него было
такое же круглое, как фарфоровая тарелочка Тетки Синьки, и на щеках у него
были тоненькие прожилки, и они казались такими же синими, как прожилки
узора на на памяти, на фарфоровой тарелочке Тетки Синьки, но это было
только потому, что неоновый свет был красный, неоновый свет был слепящий,
в темноте, при свете неоновой вывески кровь, выступившая у него на лице в
тех местах, где она его расцарапала, казалась синей, и он говорил: "Зачем
ты зачем ты зачем ты это", а потом он опустил стекло и выставил лицо в
окно, и его стало рвать, и она помнила, что слышала доносившийся из
музыкального автомата голос Доди Стивенс, певшей про желтые ботинки с
розовыми шнурками и большую панаму с пурпуровой лентой, помнила, что когда
его рвало, звук был, как скрежет щебня в бетономешалке, а его пенис,
который несколько мгновений назад торчал у него из спутанных лобковых
волос лиловато-синим восклицательным знаком, теперь спадался в бессильный
белый знак вопроса; она вспомнила, что хриплые, как скрежет щебня, звуки
прекратились, и она подумала: "Ну, кажется, слабо ему меня трахнуть" и
засмеялась, и прижала палец (который теперь был вооружен длинным изящным
ногтем) к влагалищу, которое было обнажено, но теперь уже не было голым,
потому что покрылось жесткими, спутанными волосами, и в ней опять что-то
хрупко сломалось, как тогда, наслаждение все еще было смешано пополам с
болью (но лучше, гораздо лучше, чем совсем ничего), а потом он стал ощупью
искать ее, обиженно твердя срывающимся голосом: "Ах ты, пизда черномазая
проклятая", а она все равно продолжала смеяться и без труда уворачивалась
от него, а потом схватила свои трусики и открыла дверцу машины со своей
стороны, в последний раз почувствовала, как он неуклюже задел пальцами ее
блузку
<<< 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 >>>
- -
|
|
