|
|
|
|
- -
все еще торчал
где-то внутри замка и может выдать его, но этого не произошло. Он поймал
собачку почти сразу же и потянул кверху, таща вместе с ним язычок замка. Он
только на одну минуту задумался, не поставила ли она дополнительно засов с
наружной стороны двери. Он очень старался казаться слабее и больнее, чем был
на самом деле, но симптомы подозрения в настоящей паранойи все больше и
больше подтверждались. Затем дверь открылась.
Он почувствовал ту же самую нервозную вину, побуждение сделать это
быстро. Слух настроился на восприятие шума возвращающейся Старой Бесси -
хотя она отсутствовала только сорок пять минут. Он вытащил пачку салфеток
"Клинекс", погрузил кусок салфетки в кувшин и перегнулся на бок, держа в
руке мокрую массу. Стиснув зубы и игнорируя боль, он начал тереть пятно на
правой стороне двери.
К счастью, оно начало почти сразу исчезать. Втулки колес не поцарапали
краску, как он боялся, а только слегка задели ее. Он отъехал от двери,
повернул кресло и устроился так, чтобы было удобно работать над другим
следом. Когда он сделал все, что мог, он снова отъехал и посмотрел на дверь,
стараясь увидеть ее чрезвычайно подозрительными глазами Энни. Следы были
там, но слабые, почти незаметные. Он подумал, что все обойдется. Он
надеялся, что все обойдется.
- Бункер, чтобы спрятаться от урагана - вот, что ей нужно, - сказал он,
облизнул тубы и сухо засмеялся. - На хрен ей друзья и соседи.
Он снова направился к двери и выглянул в коридор; теперь, когда следы
были уничтожены, он не чувствовал стремления ехать дальше или отважиться
сделать что-то еще сегодня. В другой день - да. Он будет знать этот день,
когда он наступит.
Теперь же он хотел писать.
Он закрыл дверь) щелчок замка показался очень громким.
Африка.
Эта птица родом из Африки. Но ты не должен оплакивать эту птичку,
Полли, потому что она скоро забыла, как пахнет степь в полдень, забыла крик
антилоп на водопое и очень кислый запах деревьев, доносимый великим
освежающим северным ветром с Большой Дороги. Очень скоро она забыла
светловишневый цвет солнца, умирающего за Килиманджаро. Очень скоро она
знала только грязные, покрытые стогом закаты Бостона; это было все, что она
помнила, все, что хотела помнить. Очень скоро она не хотела больше
возвращаться и, если кто-нибудь отвез бы ее обратно и отпустил на свободу,
она припала бы к земле, боясь и страдая, тоскуя по дому (неизвестно по
какому из двух), пока кто-нибудь проходя мимо не убил ее.
- О, Африка, о, дерьмо! - произнес он дрожащим голосом.
Всхлипывая, он покатил кресло к корзине для мусора и закрыл мокрые
комки салфетки среди ненужных бумаг. Он заново поставил кресло к окну и
вставил лист бумаги в машинку.
Между прочим. Пол, неужели бампер твоей машины еще торчит из-под снега?
Он торчит, радостно поблескивая на солнце и ожидая, когда кто-нибудь проедет
мимо и увидит его, пока ты сидишь здесь и ждешь, может быть, твоего
последнего шанса.
Он посмотрел с сомнением на чистый лист бумаги в машинке.
Сегодня я не смогу писать. Я расхотел писать.
Но ничто никогда не отбивало ему желания писать. Он знал, что так могло
быть, но несмотря на предполагаемую хрупкость этого творческого акта, он
всегда оставался единственным, самым надежным, самым неизменным делом его
жизни. Ничто и никогда не могло загрязнить этот безумный родник мечтаний: ни
выпивка, ни наркотики, боль. Теперь он избегал его, как жаждущее животное,
нашедшее источник в сумерках. И наконец он выпил из него: можно сказать, он
с головой ушел в работу. Когда Энни вернулась домой без четверти шесть, у
него было написано почти пять страниц,
Влечение последующих трех недель он чувствовал, что его окружает
какое-то странное, наэлектризованное спокойствие. Он постоянно ощущал
сухость во рту. Звуки казались ему слишком громкими. Бывали дни, когда он
чувствовал, что мог бы взглядом согнуть ложку, а иногда ему казалось, что
хочется истерично плакать.
Вне этого, отдельно от всей атмосферы, в стороне от глубокого,
сводящего с ума зуда в заживающих ногах, и его собственной безмятежности
продолжалась работа. Стопка страниц на доске справа от машинки потихоньку
росла. До этого он каждый день продумывал по четыре страницы, что было для
него оптимальной выдачей (когда он писал "Скоростные машины", она составляла
две-три в течение многих недель, пока не началась бешеная гонка к финалу).
Но в течение этих трех электронедель, которые закончились вместе с
<<< 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 >>>
- -
|
|
