|
|
|
|
- -
и о безымянной твари
одновременно). Хотя каждое превращение Дэвида Баннера в Невероятного
Неуклюжего заставляет меня гадать, куда девались его ботинки и как он их
себе возвращает <Когда Дэвид Баннер начинает свое превращение, рвет на
себе рубашки и брюки, мой семилетний сын Джо довольно говорит; "Старина
зеленошкурый возвращается". Джо совершенно справедливо видит в Невероятном
не пугающего агента хаоса, а слепую силу природы, обреченную творить только
добро. Как ни странно, но в большинстве своем фильмы ужасов преподают
молодежи утешающий урок: судьба добра. Не самый плохой урок для малышей,
справедливо видящих себя заложниками сил, с которыми человеку не
потягаться.>.
Итак, вначале было кино - но какая сила превращает "Франкенштейна" в
фильм, и не один раз, а снова, снова и снова? Один из возможных ответов:
сюжет, хотя и постоянно изменяемый (хочется сказать, извращаемый)
кинематографистами, содержит удивительную дихотомию, которую вложила в него
Мэри Шелли: с одной стороны, писатель ужасов есть агент нормы, который
хочет, чтобы мы искали и уничтожали мутантов, и мы чувствуем ужас и
отвращение, испытываемое Франкенштейном по отношению к созданному им
безжалостному, страшному существу. Но с другой стороны, мы понимаем, что
чудовище не виновато, и разделяем страстное увлечение автора идеей tabula
rasa.
Чудовище душит Генри Клервала и обещает Франкенштейну "быть с ним в
брачную ночь", но это же чудовище способно испытывать ребяческое
удовольствие и удивление, глядя, как сверкающая луна поднимается над
деревьями; оно, подобно доброму духу, приносит по ночам дрова крестьянской
семье; оно хватает за руку слепого старика, падает на колени и умоляет:
"Настало время! Спаси и защити меня!.. Не бросай меня в час испытаний!"
Монстр, который задушил высокомерного Уильяма, в то же время вытащил
маленькую девочку из воды.., и был вознагражден зарядом дроби в зад.
Мэри Шелли - давайте стиснем зубы и скажем правду - не очень хорошо
справлялась с эмоциональной прозой (именно поэтому те студенты, что
приступают к чтению книги в ожидании захватывающего кровавого сюжета - эти
ожидания сформированы кинофильмами, - удивляются и остаются
разочарованными). Лучше всего ей удались страницы, на которых Виктор и его
создание, словно на дебате в Гарварде, обсуждают "за" и "против" просьбы
монстра сотворить ему подругу; иными словами, она чувствует себя лучше всего
в мире чистых идей. Так что есть определенная ирония в том, что свойство
книги, обеспечивающее ей такую привлекательность для кино, заключается в
способности Шелли пробудить в читателе двух человек: одного, который хочет
закидать камнями чудовище, и другого, который на себе испытывает удары этих
камней и чувствует всю несправедливость происходящего.
И все же ни один режиссер не воплотил обе эти идеи полностью; вероятно,
ближе всего подошел к этому Джеймс Уэйл в своем стильном фильме "Невеста
Франкенштейна", в котором экзистенциальные горести чудовища (юный Вертер с
болтами в шее) сводятся к гораздо более земным, но эмоционально куда более
сильным: Виктор Франкенштейн соглашается и создает женщину.., но той не
нравится монстр. Эльза Ланчестер, которая выглядит как королева диско
поздних лет, орет дурным голосом, когда он пытается к ней прикоснуться, и мы
вполне сочувствуем монстру, громящему проклятую лабораторию.
Грим для Бориса Карлоффа в оригинальной звуковой версии "Франкенштейна"
создавал Джек Пирс; это он сотворил лицо, столь же знакомое нам всем (хотя и
менее благообразное), как лица дядюшек и двоюродных братьев в семейном
фотоальбоме: квадратная голова, мертвенно-бледный, слегка вогнутый лоб,
шрамы, винты, тяжелые веки. "Юниверсал пикчерс" скопировала грим Пирса, но
когда английская студия "Хаммерс филмз" в конце 50-х - начале 60-х годов
снимала свою серию фильмов о Франкенштейне, была использована другая
концепция. Возможно, вариант не такой вдохновенный, как оригинальный грим
Пирса (в большинстве случаев Франкенштейн "Хаммера" очень похож на
несчастного Гэри Конвея в "Я был подростком-Франкенштейном"), но у обоих
вариантов есть нечто общее; хотя в том и другом случае на чудовище страшно
смотреть, в нем есть что-то такое печальное, такое жалкое, что наши сердца
устремляются к нему, и в то же время мы отшатываемся в страхе и отвращении
<Лучший из. Франкенштейнов
<<< 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 >>>
- -
|
|
